Записи Виктарио - это книга, которую можно найти в библиотеке. Включает в себя собрание рассказов поэта Виктора из Сандрии, в четырех частях.
Запись первая: Калиса Маас[]
Я никогда не понимал суть творений Бректова. Для моих обывательских ушей это просто мешанина трелей и писков. Но так я думал только до встречи с Калисой Маас. С самой первой ноты ее голос проник в мою грудь и вырвал трепещущее сердце из клетки. По распахнутым и светящимся глазам приятелей я понял, что они переживают то же самое.
Раньше я дремал даже во время заключительной трагедии Антония. Но не сегодня. Камень в горле Калисы засиял звездным светом, когда от взятой до-диез в зале осыпались все стекла. Объявили вынужденный перерыв, рабочие сцены бросились чинить светильники и вешать новые лампы. Пара врачей в зале вызвалась осмотреть зрителей, пострадавшим от осколков.
Теперь мое подозрение к камням добродетелей обрело реальную основу. Легаты и чиновники грызутся между собой за право получить от Малахая один из чудесных кристаллов. Пусть их. Но несправедливо уродовать легионеров и рабочих нашей империи.
Не спорю, случай с Калисой Маас показал мне, что эти камни могут отринуть мирские границы. Они позволяют нашим душам и фантазиям цвести и сиять.
И все же разуму не дает покоя вопрос: кто теперь Калиса? Исполнитель или произведение? Та ли она женщина, которую я знал? То ли юное соцветие таланта и робости, которое я обожал?
Осталась ли она по сути женщиной?
Виктарио из Сарна
Запись вторая: Чернейшая обезьяна[]
Царь обезьян неспешно прогуливался вдоль реки. Оглянувшись через волосатое плечо, он увидел незнакомую Чернейшую обезьяну, которая брела следом.
«Почему ты идешь за мной?», — строго спросил Царь обезьян у Чернейшей обезьяны. Он не любил незваных провожатых, особенно во время дневных прогулок по берегу.
«Потому что я всегда иду за тобой и буду с тобой, мой Царь», — ответила Чернейшая обезьяна.
«А если я не хочу видеть тебя рядом и там, куда иду?», — плюясь и шипя, раздраженно вскрикнул Царь обезьян.
«Хотеть и обладать — не одно и то же, мой Царь», — сладким, как мякоть банана, голосом ответила Чернейшая обезьяна.
«Я — Царь обезьян! Я делаю, что захочу!», — с пеной у рта завопил рассвирепевший Царь обезьян.
«Хотеть и делать — не одно и то же, мой Царь», — шелковым, как крылья бабочки, голосом ответила Чернейшая обезьяна.
Онемев от злости, Царь обезьян бросился наутек. Он пронесся по берегу реки, обгоняя течение, ветер и даже мысли. Ведь он был Царем обезьян, а все знают, что у Царя обезьян самые быстрые ноги на свете.
Он добежал до конца реки, потом до конца гор, потом до конца облаков. Он добежал до конца света.
Кого же он встретил у конца света, возле своих ног, как не обезьяну, чернейшую из виденных Царем?
«Почему ты следуешь за мной?», — взмолился дать ответ Царь обезьян.
«Ты когда-нибудь видел конец света, мой Царь?», — спросила Чернейшая обезьяна.
«Нет, не видел», — поняв, ответил Царь обезьян.
«Вот почему я всегда иду за тобой и буду с тобой, мой Царь», — ответила Чернейшая обезьяна голосом теплым и радушным, как смерть.
Виктарио из Сарна
Запись третья: Hабы добродетелей[]
Еще одна партия человеческих кирок и лопат направляется в Македы. В основном, это эзомиты прямиком из «культурных лагерей» Гая Сентари. Мелькает темная кожа маракетов и каруи. Всех их коснулось порочное искусство Малахая.
Конечности изогнуты и растянуты, в каждой по два-три сустава. Так проще вынимать камни из расселин и провалов в местах, которые будут им домом и могилой. Они моргают и щурятся от солнца. В глаза людей введен мрак, чтобы они видели в подземной ночи не хуже, чем при свете дня на утраченной родине.
Вереницы закованных рабов текут на север, а добытые ими камни текут на юг сверкающей лавиной власти и привилегий для достойнейших из граждан Вечной. Цивилизация куплена и оплачена плотью и кровью варваров. Когда-нибудь нам придется платить по счетам.
Виктарио из Сарна
Запись четвертая: потеря друга[]
В Сарне стоит один из тех летних дней, когда пот высыхает, не успевая выступить на коже. Мы с Лоренци потягиваем кофе с кубиками льда прямиком с севера. Он возбужденно делится новостью, что вечером идет к Малахаю и будет вживлять камень в руку. Точнее, в ладонь левой руки. Когда я устаю браниться и перевожу дыхание, подавальщик вытирает пролитый кофе. И я спрашиваю друга, зачем? «Потому что у меня будут самые быстрые пальцы в Империи», — отвечает он. Лоренци, первый кифарист Оркестра Сарна и мой дорогой друг, собирается стать каменитом.
Прошло десять дней, и рука Лоренци зажила. Он играет для меня отрывок, написанный при выздоровлении. Музыку, с которой он вечером впервые выйдет на сцену Божественного Театра. Кровавый отблеск камня ложится на его кифару и летающие по струнам пальцы. Они двигаются так быстро, что сливаются в пятно. Глаз и разум не в силах проследить их бег. А музыка... За всю свою жизнь я испытывал подобное лишь однажды: в ночь с Марленой накануне ее смерти.
С прошлой встречи минул месяц. Мы с Лоренци снова пьем охлажденный кофе на Рынке Перандусов. Хотя между нами узкий стол, Лоренци словно на другом краю мира. Пару недель назад его стали терзать кошмары. Он бездумно вертит в пальцах пузырек с лекарством. Я дал ему это аптекарское снадобье, но знаю, что друг его не выпьет. Покой разума будет значить замедление пальцев, а музыка для Лоренци дороже жизни. В его сознании музыка и камень неразделимы.
Прошел год. Снова выдался жаркий день, снова пот высыхает, едва успев выступить на коже. Я потягиваю охлажденный кофе и думаю о Лоренци. Прошлым вечером он играл в Божественном Театре. Быстро, яростно, чудесно. Мы столкнулись у выхода, и я увидел его серое лицо, бледные и запавшие глаза. Не знаю, кого он увидел в ответ, но не меня. И я не знаю, кого увидел. Но не Лоренци.
Виктарио из Сарна